Два месяца. Два месяца феерверков, пиров, танцев, празднования, счастья, надежд, новой неуемной любви к своей жене, которая подарила долгожданного наследника. А утром этого дня, лекари принесли ему труп его малыша, его наследника, будущего короля Англии, так он говорил о нем. Король должен был подтвердить смерть своего сына. Чудовищные традиции. Ведь после того, как он увидел бездыханное тельце своего наследника, он больше не мог говорить. Жестом он велел всем покинуть покои. Его сына похоронят с мертворожденной девочкой. Екатерина, любовью к которой он снова прикипел за эти два месяца, оказывается не может подарить ему даже здоровой девочки. Перед ним на столе лежало одеяльце малыша, которое Королева вышила заботливыми руками. Она всегда любила вышивание, как покорная и заботливая жена. Она вышивала ему рубашки.
Появился Брэндон, но король ни с кем не хотел разговаривать и просто сделал вид, что не заметил его появления. Но Чарльз так и продолжал стоять у дверей, чем вызвал неприятное раздражение Короля. Но, как оказалось, повышать голос словно было совершенно неуместно. В замке, в покоях, в глазах Короля была неимоверная скорбь. Когда Генрих стоял у кровати своего умирающего отца, тот спросил, знает ли Генрих, что значит быть хорошим королем. Тогда он думал, что знает. Быть любимым народом, расширять границы, внести себя в историю Англии и всего мира. На что отец, Король, ответил ему - ты должен оставить наследника. И Король и Королева были еще слишком молоды, у них будут еще дети, но эта потеря останется с королем навсегда.
Он все-таки поднял взгляд на Брендона, словно опомнился, а возможно просто сделал вид.
- Чарльз.
Он указал ему на кресло напротив, нужно было посадить старого друга, а-то вдруг ему цепь шею оттягивает. Неуместные мысли по мнению самого Короля крутились у него в голове. Еще несколько минут они просидели в полной тишине, пока Генрих задумчиво вглядывался в огонь.
- Королева безутешна. Я должен сходить к ней, .. но я не могу, я просто не могу.

Генрих не часто прислушивался к словам придворных, были лишь несколько человек, которым он свято верил. Это его старый друг и учитель - Томас Мор, это Кардинал Уолси. В делах политической важности им не было равных. Томас всегда советовал ему то, что не противоречит его совести, а Кардинал хоть и заискивал перед Королем, но прекрасно вел все, что касалось налогов и подати. Юный Генрих мог не беспокоится о том, что казна королевства во время будет пополнена. И тот и другой были одинаково важны для короля. А вот друзья его детства, им он доверят только дела сердечные и все то, что творилось в королевских покоях именно там и оставалось. Кроме того, что Чарльз всегда был тем человеком, который подставит плечо в игре в теннис, и всегда готов конкурировать с королем даже на турнирах, он еще и был тем, кто приводил понравившихся девушек в его покои. Последнее время это была Бесси Блаунт, девушка чаще других бывавшая с королем. Он не скрывал своей связи с ней, и весь двор, включая мужа Бесси, знал о том, что фрейлина королевы делит постель с королем. Кажется даже Ее величество знала об этом. От Екатерины, как и от любой королевы любого двора что-либо утаить было сложно.
- Переосмысливают?!
Само слово было непонятно Генриху. Скорее не слово, а то, к чему оно было сказано.
- Нельзя переосмыслить потерю ребенка, Чарльз.
Генрих провел пальцами по глазам, будто бы огонь камина внезапно ослепил его, он зажмурился, почувствовав, как в груди что-то сжалось. Наверное это и называется боль от потери собственного дитя. Он держал его на руках, дал ему имя, праздновал его рождение. Праздновал свою победу. Наконец они с королевой смогли произвести на свет наследника. Король приходил в покои Королевы и подолгу был с наследником, наблюдая за тем, как маленькие пальчики сжимают указательный палец короля. В глазах ребенка он видел невероятную чистоту. Он восторгался этим взглядом, в котором видел весь мир, всю невинность рождения. Ведь чем старше мы становимся, тем меньше в нас невинности. Пусть даже мы ревностно относимся к вере и соблюдаем все посты и не делаем зла, все равно, невинность с каждым шагом становится все более недосягаемой. Генрих чувствовал это сейчас особенно остро.
Генриха посещали мысли о том, где он ошибся, в чем он провинился перед Господом, что он отнял у него маленького Генри. Но вслух ему было легче обвинять кого угодно, только не себя. "Я - Король Англии", говорил он, а они с королевой еще молоды, и у них будут еще дети. Но уже дважды она не смогла родить полностью здорового ребенка.