Ваза разбилась о дверь.
- Это дорогой хрусталь, миледи, - испуганно произносит горничная.
- Дорогой хрусталь, правда?- женщина берет в руку другую вазу, белоснежную с изображенными на ней алыми розами, - А этот еще дороже! - и отправляет очередную вазу в дверь. Она разбивается. Служанка нервно вскрикивает.
- Закрой свой рот, ненормальная. Что ты тут стоишь? Я тебя звала?
- Я...я думала...вы кричали.. - пытается оправдаться прислуга.
- Я сейчас из тебя все мозги вышибу, если не уберешься, - взяв в руки графин с вином, леди (если ее можно так назвать в данной ситуации) швыряет его в горничную, но слава Богам, промахивается и попадает в книжный шкаф.
Невероятно испуганная служанка выбегает из комнаты, хлопая дверью.
- Уходи! Уходи прочь, - со злобой произносит Элизабет Говард, - Убирайтесь все из моей жизни!  Оставьте  меня одну! Черт бы вам всех побрал. Ненавижу. Ненавижу...
Оставшись одна в комнате, женщина в бессилии упала на бархатное кресло и закрыла лицо руками.
- Я ненавижу вас всех, - она начала горько плакать.
Только когда она оставалась одна,  то могла дать волю своим эмоциям, найти время для слабостей. Она могла быть человеком. При людях же, нужно было держаться сильной, беспристрастной. Нельзя было давать этим акулам при дворе поводов, чтобы они жалели или насмехались над ней. Все эти графы, бароны, королевы, разумеется, будут ее жалеть, утешать сладкими и приторными словечками. Но это просто слова, на самом деле они будут смеяться над ней, над ее жалкой судьбой.
Встав с кресла, женщина прошлась к окну, и выглянула в него. Во внутреннем дворике, среди аккуратно выстриженных деревьев, бегали и играли ее дети. Ее дети? Его дети? Их дети? О, нет. Только не их. Она не хотела, что бы у них было что-то общее.
Маленькая девочка бегала за двумя мальчиками, они смеялись и пели какую-то песенку. Какую -  их мать не слышала.
Они такие счастливые..Я ведь тоже была когда-то счастливой. Когда-то.
Пока не разрушили мою жизнь.

Она ведь сразу знала, что никогда не полюбит этого самовлюбленного индюка — Томаса Говарда. Она говорила об этом родителям, она говорила об этом самому Томасу. Но он, небрежно взяв ее за подбородок, и посмотрев в глаза, сказал, что не ищет любви, что любовь дарят продажные шлюхи. Это чувство легко можно купить, а после этих слов -  он завалил ее на кровать и силой взял. Она вырывалась и кричала, царапала ему спину, но не от страсти (как обычно бывает в моменты близости меж любовниками), а от ненависти. А он смеялся и целовал ее в губы, давил на ее грудь, нюхал ее волосы и говорил, что у нее красивые глаза. Он взял ее силой. Ее семья, можно сказать, продала ее. Сдали по выгодной цене. А про то, что она всю жизнь любила Ральфа, никто и не вспомнил.
Это было первое крушение ее больших надежд на счастливую жизнь. Проснувшись на следующее утро, после бурной ночи с Томасом, она поклялась, что превратит его жизнь в Ад. В принципе, ей это удалось. Но, превращая его жизнь в Ад, она сама тонула в этой адовой пучине.
- Будь ты проклят, - сказала она Томасу, которого не было в комнате. Он бросил ее ради какой-то дряни. Не то чтобы ее это задевало.... Она была рада, что он ушел, что она избавилась от него. Но ее самолюбие и гордость...они не могли вынести этого. Этих сожалеющих взглядов  ее  подруг, этих приторных слов ото всех. Какое кому дело! Этот индюк бросил ее, оставив ей двести фунтов в год! Использовал ее, одарил своим проклятым семенем. И теперь она должна нянчиться с его детьми! Да еще за двести фунтов  в год. Словно какая-то шлюха!
Если раньше она и ненавидела своего мужа, то сейчас эта ненависть приумножилась. И все, что напоминало о нем, и об их  бессмысленно прожитых совместных годах, раздражало ее.
- Мама! - в комнату вбежал мальчик, - Мама, посмотри как я умею, - он достал маленькую деревянную шпагу и начал фехтовать.
- Прости, - холодным тоном ответила мать, - Разве я тебе разрешала входить?
И закрыв дверь за сыном, она мысленно повторила, что ненавидит всех. Всех.